Церковь – богоучрежденный институт, происхождение ее неотмирно; но по своей человеческой природе она пребывает и на земле, и в этом отношении Церковь поставлена в обыкновенные условия жизни, имея нужду в земных вещественных средствах. Для общественного богослужения необходимы особые здания – храмы, а также богослужебная утварь, священническое облачение. Кроме того, в состав Церкви входит клир, для которого храмовая служба и управление церковными делами составляют повседневное профессиональное занятие. В силу этого духовные лица практически не имеют возможности добывать себе пропитание и вообще средства к существованию помимо своего служения в Церкви либо затруднены в этом, и потому Церковь должна располагать средствами, чтобы содержать духовенство.
В канонах нет ответа на вопрос о том, кому в Церкви принадлежит право собственности на имущество, используемое в религиозных целях. Поскольку в Византии, на Руси и на Западе вплоть до позднего средневековья церковное имущество в принципе было неотчуждаемо, вопрос этот не имел практической важности. Однако в эпоху Реформации, когда Католическая церковь лишилась не только своих пасомых, отпадших в Протестантские Церкви, но и богатств, в том числе земельных владений, вопрос о церковном праве собственности приобрел не только богословский и теоретический, но и практический смысл.
С первых веков церковной истории выдвигались разные учения о субъекте собственности церковных имуществ. Еще на почве римского права сложилось учение, согласно которому церковное имущество, предназначенное исключительно для церковных нужд, принадлежит Богу. Но противники этой теории использовали такой аргумент: к Богу неприменимы юридические понятия гражданского права об обязательствах, взысканиях за долги, подчинении регулятивной власти государства. Поэтому некоторые немецкие ученые называли данную теорию «наивным богохульством».
Сторонники другой теории, также восходящей к первым столетиям истории Церкви, провозглашают: церковное достояние – это собственность нищих. Все не способные жить на свои средства, в том числе и духовенство, лишенное возможности добывать себе средства к существованию трудом вне храма и богослужения, имеют право жить за счет церковного имущества. Еще блаженный Августин говорил, что епископы, распоряжающиеся церковным имуществом, – это только прокураторы, уполномоченные хозяев, а подлинные хозяева – нищие (pauperes). Однако на основании папских декреталов, на Западе церковные доходы подлежали делению на четыре части: одна шла в пользу епископа, причем не только на его личные нужды, но и на гостеприимство и прием странствующих, другая – на содержание клириков, третья – на нищих, четвертая – на церковно-строительные и богослужебные издержки. Таким образом, бедным, согласно этим декреталам доставалась лишь четверть церковных доходов, следовательно, считать именно их собственниками церковного имущества не было достаточных оснований. К тому же отсутствие каких бы то ни было правовых обязанностей нищих по отношению к церковному имуществу также не позволяет считать их собственниками церковного имущества в формально юридическом смысле.
Но в Византии и особенно у нас, на Руси, где церковное право не тяготело к уподоблению гражданскому праву с его юридическим формализмом, были чрезвычайно распространены обе эти идеи: о Боге и о нищих как собственниках церковных достояний. В жалованных и вкладных грамотах вотчины жертвовали Богу, Спасу, Пресвятой Богородице, святителю Николаю, Иоанну Предтече. А церковное богатство в древнерусских памятниках иногда именуется богатством нищих.
Между тем в Западной Европе в средневековье была выдвинута теория общецерковной собственности, которая, в сущности, сводилась к признанию папы субъектом права собственности на церковное имущество, хотя из-за ряда причин прямо это не провозглашалось. Однако в эпоху Реформации и в новое время теорию эту уже нельзя было применить к действительной жизни: ни одно из новоевропейских национальных государств, в том числе и католических, не склонно допускать, чтобы в пределах его территории церковным имуществом распоряжалась по праву собственности централизованная экстерриториальная власть. Что же касается Церквей национальных, замкнутых в пределах одного государства, эта теория находила свое отражение в положительном праве. У нас в России в 19 столетии эта теория лежала в основе положений «Устава церковных дел иностранных исповеданий», относящихся к имущественным правам Армяно-Григорианской Церкви.
В новое время выдвинута была и так называемая теория целевого имущества, согласно которой нет надобности отыскивать субъекта права церковной собственности, церковное имущество принадлежит не физическим и юридическим лицам, а той или иной цели или назначению. Эта теория получила широкое распространение среди канонистов-католиков, но она отвергалась цивилистами-специалистами по гражданскому праву как логически несостоятельная, ибо цель, утверждают они, непременно предполагает лицо, преследующее ее.
В 17 и 18 вв. в противовес теории общецерковного права и под влиянием идеологии естественного права складывается так называемая публицистическая теория, которая право собственности церковного имущества переносила на государство. Эта теория вполне соответствовала государственно-правовым доктринам протестантского мира. Она же послужила обоснованием секуляризации церковных владений, которая проводилась в 18 и 19 вв. в православных и католических странах, в том числе и в России, хотя в изданном в связи с проведением секуляризации в 1764 г. в Манифесте Екатерины II не было ссылок на эту теорию, напротив, утверждалось, что правительство пошло на это мероприятие ради «славы имени Божия».
В эпоху Реформации протестантскими учеными была выдвинута еще одна – церковно-общинная теория, согласно которой собственником церковного имущества является община как корпорация. Ввиду неполноты этой теории даже применительно к Протестантским Церквам и невозможности ее действия в Католической церкви, которая не рассматривает епархию или приход как самостоятельный субъект каких-либо прав, в 19 в. была сформулирована еще одна, близкая к ней теория, но более гибкая – так называемая институтная. Согласно этой теории, субъектом церковной собственности являются и общины-корпорации, и институты, основанные не на корпоративной или коллегиальной основе, а подчиненные воле их учредителей. Названная теория позволяла считать субъектами церковной собственности как церковные общины, так и церковные институты.
В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» подчеркивается особый характер «имущества религиозных организаций». При этом утверждается его принципиальная неприкосновенность. Это имущество, согласно «Основам социальной концепции», «приобретается различными путями, однако основным компонентом ее формирования является добровольная жертва верующих людей. Согласно Священному Писанию, жертва является святой, то есть в прямом смысле принадлежащей Господу, жертвователь подает Богу, а не священнику (см.: Лев. 27:30; Ездр. 8:28). Жертва – это добровольный акт, совершаемый верующими в религиозных целях (см.: Неем. 10:32). Жертва призвана поддерживать не только служителей Церкви, но и весь народ Божий (см.: Флп. 4:14–18). Жертва, как посвященная Богу, неприкосновенна, а всякий похищающий ее должен возвратить больше, чем похитил (см.: Лев. 5:16). Пожертвование стоит в ряду основных заповедей, данных человеку Богом (см.: Сир. 7:30–34). Таким образом, пожертвования являются особым случаем экономических и социальных отношений, а потому на них не должны автоматически распространяться законы, регулирующие финансы и экономику государства, в частности государственное налогообложение» (7, 4).
Какие бы идеи ни выдвигались в области теории права, юридический характер отношения Церкви к имуществу, которым она пользуется, зависит от статуса Церкви в государстве, определяется его правовым режимом.